— И что же? — заинтересовался Костя, мигом позабыв свои обиды.
— Леда объявлена закрытой, — сказал Варданов. — Тектоны поддержали наше решение. В определенной ситуативной среде звероящеры Леды собирались вокруг корабля миссии и совершали действия, сходные с отправлением религиозного культа. А при отсутствии таковой среды совершенно игнорировали самое присутствие миссии. И пока мы не найдем истолкование этому факту, планета останется закрытой.
— Ну, будет, — произнес Фрост. — Костя уже проникся. Он впредь станет ответственнее. Правда, Костя?
— Правда, — сказал Кратов, краснея. — Только пчелы к вашим рассуждениям никакого касательства не имеют. Они анатомически неспособны менять орбиты планет. У них и жала-то нет.
— У астрархов тоже нет жала, — сказал Маони.
— Вы упрямец, драйвер, — промолвил Варданов осуждающе. — Возьмем людей. Люди также анатомически не приспособлены к подавляющему большинству своих исконных занятий…
— Люди и не занимаются астроинженерией.
— …но люди создают «вторую», технологическую природу, которая восполняет им отсутствующие естественные качества. И астроинженерия для человечества — дело самого ближайшего будущего.
— У пчел нет никакой «второй природы»!
— Инсектоиды, пчелоиды, — фыркнул Маони. — Несерьезно это. Предком человека был хищный и потому жизнеспособный зверь обезьяна. Вот человек и стал разумным. И те же звероящеры, с их религиозным почитанием нашей не Бог весть какой замечательной космической техники, тоже, небось, не траву кушают!
— Пардон, обезьяна не хищный зверь, — мягко заметил Фрост. — А всеядный. Как свинья, например. И обезьяна не была предком человека. Это старинное эволюционное заблуждение, древнее которого — только божественный акт творения «по образу и подобию» и прочие поверья о демиургах. У нас с обезьяной был общий предок, но впоследствии наши пути разошлись и весьма далеко. И этот общий предок, между прочим, жил в океане.
— Неважно, — отмахнулся Маони. — Я солидарен с Костей и тоже считаю, что монтаж орбиты Псаммы проходил без участия автохтонов. Будь то пчелы, будь то равноноги и стрелохвосты. Тут побывал астрарх с настоящей головой, а не условной. Он имел цепкие руки и острый разум. У него были достойные предки — хищные, зубастые, жизнестойкие!
— Если только тебя это не оскорбит, — снова вмешался Фрост, — то упомяну, что мы произошли от твари, питавшейся планктоном.
— Не верю! — воскликнул Маони. — Не знаю, как твой, а лично мой предок жрал сырое мясо. Он был хищник, с горячей красной кровью и вот с такущими когтями и клыками!
— Про хищника — это вы красиво, — бесцветным голосом сказал Варданов. — Эмоционально. Но если принять во внимание сам факт существования Галактического Братства, это ваше высказывание в значительной мере напоминает рецидив примитивного антропоцентризма. Должно быть, Гвидо, вам очень обидно, что среди разумных рас нашей Галактики преобладают рептилоиды, а отнюдь не млекопитающие и наипаче не гуманоиды. Ну, тут уж ничего не поправить… Благодарю за ужин. Впредь я хотел бы просить коллегу Кратова стараться ставить себя на их место.
— На место кого? — осведомился Костя. — Пчел?
— Именно, — с некоторым сожалением сказал Варданов. — И тогда, быть может, в решающий момент кто-то иной поставит себя на ваше место. Спокойной ночи всем.
Когда дверь за ним затворилась, Костя с облегчением вздохнул и спросил:
— А что, господа звездоходы, все ксенологи таковы?
— Зануды? — уточнил Маони. — Нет, не все. Но в полевых условиях по преимуществу…
— Стереотип профессионального поведения, — пояснил Фрост, торопливо набивая трубку и закуривая. — Он ведь прав. Если что-то неясно, лучше перестраховаться, чем после грызть локти.
— А из-за чего весь сыр-бор? — возмутился Костя. — Из-за единственного неподтвержденного факта якобы имевшего якобы место якобы вмешательства в тутошнюю небесную механику неких мифических Археонов!
— Я уж и сам начал сомневаться, — сказал Маони. — И не сильно расстроюсь, если на галактической базе мне с математическими выкладками на руках докажут, что такая орбита вполне может сформироваться естественным образом. Только бы не ославили по всей Галактике.
— Ну и переживешь, — сказал Фрост. — Лучше скандальная слава, чем никакой. Было бы хуже, если бы мы встретили Чужой Разум, не распознали его и принялись это самое… подвергать аутопсии. А потом бы вдруг разобрались. Каково?!
— Да пчелы это! — в сердцах воскликнул Кратов. — Летают себе, гудят, суетятся без толку. А вы заладили — Чужой Разум, Археоны…
— Давно хочу вас спросить, — сказал Маони. — Почему именно пчелы? Я видел одну, пролетала тут неподалеку. Не так уж много в ней было пчелиного. Более всего она напомнила мне дирижабль.
— Дирижабли не строят ульев, — ввернул Костя.
— Уж и не припомню, кто их так назвал, — замялся Фрост. — Не то у Геснера кто-то, не то у Рейхани… не то я, грешный. Просто первое, что пришло в голову. Игра случая.
— То есть могли быть и мухи, и осы, — сказал Маони. — И оводы. И шмели.
— Только не мухи! — запротестовал Костя. — Для мух они слишком красивы. Одни глаза чего стоят. Будто мозаика из самоцветов!
— Ты, братец драйвер, не видал еще наших тропических двукрылых, усмехнулся Фрост, пуская изо рта дым колечками.
— Ваша правда, — сказал Маони. — У пчел изумительный красный цвет. Оттенок кованой меди.
— Ты ошибаешься, — возразил Костя. — Пчелы серые. А вот наземные формы сплошь красные.