Галактический консул - Страница 127

127

— Вторично настаиваю на точности в формулировках, — сказал Вилга. Во-первых, не нашу работу, а скорее Дилайта и его компании. Не забывай, что мы теоретики, а не практики. Во-вторых, я не думаю, что даже Дилайт примет на свои просторные плечи ответственность за промашку вполне конкретного ксенолога по фамилии Варданов. Которого он, возможно, и в глаза-то никогда не видел.

— И много ли будет от тебя толку? — насмешливо спросил Биссонет. — С твоим кабинетным жизненным опытом, с твоим узконацеленным интеллектом? Социальной адаптацией таких экземпляров, как твой плоддер, обязаны заниматься эксперты по человеческим отношениям — психоаналитики, в крайнем случае — исповедники. А уж никак не мы, ксенологи. И наверняка занимаются!

— Ничего, — уверенно сказал Аксютин. — За актуальный образчик «ХОМО САПИЕНС» я вполне сойду. Если он адаптируется ко мне, то и ко всей расе приноровится без проблем.

Биссонет захохотал, а Вилга проговорил примирительно:

— Все же не нужно декораций. По-моему, коль скоро среди нас появится плоддер, то и нужно относиться к нему как к плоддеру, появившемуся среди нас.

— Это как? — с интересом осведомился Аксютин.

— Я не знаю. Так и буду держать себя: как человек, который не знает.

— Вот достойная формулировка! — провозгласил Биссонет. — Се ксеносоциолог! Впрочем, я тоже пока не решил, как себя поставить. Но уж во всяком случае не намерен кидаться к нему на грудь, разбрызгивая вокруг слезы умиления.

— Экие вы, — сказал Аксютин с досадой. — Оглядчивые.

6

Кратов остановился перед дверью кают-компании. Из-за нее слышались голоса. Сейчас ему вовсе не хотелось с кем-то заговаривать. Признаться, он отвык от непринужденного общения с незнакомыми людьми. Но Дилайт проводил его лишь до шлюза и там бросил, сославшись на некие экстренно возникшие дела, а что делать дальше и куда притулиться, Кратов не знал. Не хитрил ли командор миссии?..

Поколебавшись, он коснулся сенсора — дверь с мягким шорохом утопилась в стене. Кратов невольно проводил ее глазами. Потом его взгляд переместился на людей, что расположились вокруг стола, заваленного бумагами и цветными графиями.

Один из них, невысокий, бледный, тонкий, как подросток, и такой же подвижный, был ему уже знаком. Его фамилия была Аксютин, а имя Кратов не то пропустил, не то оно вообще не прозвучало в ходе беседы в кабинете шеф-пилота. Остальных он видел впервые.

Крупный черноволосый красавец с ухоженной бородой, в ярко-синем свитере и аккуратнейше отглаженных белых брюках, смотрел на Кратова с любопытством и в то же время со скрытой брезгливостью. Как на редкий экземпляр тропического паука-птицееда. От него исходила ощутимая волна неприязни.

И еще один, коренастый, пышноволосый, при густых пшеничных усах, выглядел совершенно растерянным, словно появление Кратова застигло его за какими-то сомнительными делишками.

— Здравствуйте, — сказал Кратов, найдя, что пауза угрожала затянуться. — Где я могу оставить свои вещи?

Аксютин поднялся из кресла, зачем-то одернул пеструю курточку и набрал полную грудь воздуха. Возможно, он полагал, что это добавит ему солидности.

— У меня, — произнес он. — Четвертая дверь по коридору. Видите ли, тут отчего-то сплошь каюты на двоих, а я как раз непарный.

Кратов ждал, что он скажет еще, но Аксютин умолк, стравив весь воздух и, очевидно, не имея сил на новый вдох. «А ведь он меня боится, — подумал Кратов. — Но хорохорится как может. Почему? Неужели я стал способен внушать страх? Или это потому, что я плоддер?»

Он молча кивнул и бережно притворил дверь.

— Ого, — послышалось ему вслед негромко, но отчетливо. Наверняка это был красавчик. — Вот еще один натуральный Кинг-Конг. Что они там, в звездоходах, глыбы ворочают?!

— Преклоняюсь перед тобой, Павел, — присовокупил усатый. — Я бы ни за что не решился на такой подвиг самопожертвования.

Кратов почувствовал, что краснеет, и поспешил отойти. «Сейчас начнут мыть мне косточки. Или уже домывают. А чего удивляться?

Туда, где стаей фениксы собрались,
И черная ворона прилетела.
Она — как одинокий черный камень,
Попавший в груду белого нефрита…

Один дьявол знает, как я тут выдержу».

В каюте за четвертой по счету дверью стоял неразобранный клетчатый саквояж. Над одной из коек была прилажена цветная графия. Она изображала хрупкого ксенолога Аксютина обнимающим за талию рослую, куда его крупнее, женщину с толстой русой косой через плечо. Оба выглядели чрезвычайно счастливыми. Кратов провел ладонью перед графией, и та ожила. Женщина стыдливо прикрылась рукой и беззвучно засмеялась, Аксютин же надул щеки и дурашливо выпучил глаза. Усмехнувшись, Кратов оставил парочку в покое. Ногой запихнул свою сумку под койку, стянул куртку и повесил в изголовье, оставшись в черных брюках на все случаи жизни, в которых и горел и тонул, и падал с отвесных скал, и в тонком черном же свитере с наполовину стершимися буквами «пл» в красном кругу. Непосвященный счел бы это за астрономический знак планеты Плутон и связал бы биографию Кратова с некими событиями на задворках Солнечной системы. На самом деле это была идеограмма Плоддерского Круга.

Кратов вышел из каюты и, стараясь ступать бесшумно, направился на центральный пост. Из-за двери кают-компании по-прежнему долетали голоса. На повышенных тонах шел какой-то узкопрофессиональный спор, а о нем, по всей видимости, уже забыли. Кратов был только рад этому: с первого шага на борту корабля его не покидало ощущение скованности и, как ни странно, никчемности. Он сознавал себя лишним здесь. Дело ли для плоддера служить проводником? Даже не следопытом — всего лишь указкой на единственную точку поверхности планеты, пусть эта точка и ведома только ему?..

127