— Привет, — сказала поднимающаяся навстречу женщина и улыбнулась им. — Я вас знаю?
Рашида.
Крыло черных с зелеными и желтыми прядями волос, легко взметнувшееся над колдовскими синими очами. Прекрасное золотистое тело, почти не таящееся под неким сложным сооружением из застывших лент пестрой материи. Маняще приоткрытые алые губы.
За ней, весело переговариваясь, спешили ее новые знакомые, в таких же маскарадных нарядах.
— Нет, — вымолвил наконец Кратов.
— Пойдемте с нами, — предложила Рашида. — Там и познакомимся. Вы какие-то скучные. Будто у вас несчастье.
Кратов отрицательно покачал головой и двинулся мимо.
— Ну как знаете…
— Она глядит на тебя, — шепнула Марси. — Неужели ты так переменился?
— Не знаю, — буркнул Кратов.
— Почему ты не ответил ей? Ты же хотел ее видеть!
— Не знаю…
Они шли молча.
— Сто лет — не старость, — вдруг произнесла Марси задумчиво. — Он еще полон сил.
— Полон сил! — усмехнулся Кратов. — Моему наставнику доктору Энграфу тоже сто лет, а он еще заигрывает с женщинами и работает двадцать четыре часа в сутки… Надо понимать простые вещи! Есть люди, а есть люди! Милан не такой, как все мы. Он не умеет заботиться о себе даже в малом, привычное нам проходит мимо его разума. Он способен лишь творить, только в мире своих фантазий он живет полноценно. И вдруг его выключили из жизни. Оставили ученики, забыла родная дочь. Столько лет потерять, столько лет!..
— Господи, какая же она красивая, — сказала Марси.
— Она тебе понравилась? — уже спокойнее спросил Кратов.
— Я ее ненавижу.
— А меня?
Марси не ответила. Только вздохнула украдкой.
Вышагивая рядом с командором миссии, Павел Аксютин старался угадывать в ногу, но постоянно сбивался. Виной тому были тяжелые, с выпирающими в стороны кромками подошв, космические ботинки. Кто знал, быть может, в космосе они и впрямь были хороши, но в коридоре галактической базы никуда не годились. Более всего Аксютин предпочел бы мягкие теннисные туфли. В крайнем случае он согласился бы и на болотные сапоги. Но еще утром командор обул всех ксенологов в эти жуткие, наполовину металлические лапти и приказал: «Вживайтесь. Не научитесь ходить быстро и бесшумно — планеты вам не видать, так и просидите всю миссию на корабле». Угроза подействовала, и братья-ксенологи, теша друг друга сладостными воспоминаниями о сидячей работе в окружении лингваров, когда под рукой и стол, и пульт мемоселектора, и чашечка кофе, со стонами заковали свои ступни по-походному.
«На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки…» Эта чудноватая строфа, Бог весть где подхваченная, настырно лезла в голову Аксютину, пока он запинался о собственные ноги и завистливо косился на командора.
Командор миссии Дин Дилайт, прямой и равнодушный, как статуя с острова Пасхи, бронзоволикий, подбористый, на ксенолога и не походил вовсе. Ему к лицу был бы огнедышащий ствол фогратора на согнутом локте, руль какого ни то древнего планетохода в болотах самых инфернальнейших планет, либо, что еще предпочтительнее, штурвал пиратского брига. И, разумеется, серьга в ухе… На самом же деле Дилайт и Аксютин принадлежали к разным подвидам одного и того же профессионального сообщества разумных существ. Аксютин был кабинетный мыслитель, Дилайт — практик, разменявший добрый десяток контактов, как удачных, так и не слишком. Вроде этого, последнего, который стал для него настоящим делом чести. И поводом вытащить Аксютина из его кабинета сюда, на галактическую базу у самого черта на рогах.
— Хочешь поглядеть на живого плоддера? — спросил Дилайт, не поворачивая головы.
— Хочу, — сказал Аксютин и в очередной раз споткнулся. — То есть, как бы определеннее выразиться… Глядеть на живого плоддера всегда приятнее, нежели на мертвого. Но, по слухам, плоддеры — существа малоприятные в общении, не обремененные высокой культурой.
— Плоддеры такие же вертикальные гуманоиды, как и мы с тобой, произнес Дилайт невозмутимо. — Культура у нас с ними единая. И потом, тебе с ним не общаться, а работать.
— Как можно работать не общаясь? — удивился Аксютин. Дилайт не ответил. — Ну что же… Мы, ксенологи, специалисты по общению. Уж как-нибудь сконструируем подходящую и для него и для нас сигнальную систему, — закончил он без особого энтузиазма.
Ему и в самом деле становилось немного тоскливо и хотелось домой. К бронированным котурнам и маячившим в недалекой перспективе бронированным кюлотам добавлялся совсем уже непредвиденный плоддер. Миссия обещала быть хлопотной. «Интересно, как к этой новости отнесутся Вилга и Биссонет?» подумал Аксютин с некоторым оживлением.
Дилайт придавил ладонью сенсоры одной из дверей, дождался, пока она откроется, и вошел первым. Аксютин энергично шагнул следом и, понятно, споткнулся.
В помещении, куда они попали, стоял полированный и практически пустой стол подковой — для совещаний. Несколько кресел с бархатной обивкой были распиханы по углам.
Во главе стола сидел шеф-пилот галактической базы Ханс-Ивар Дедекам, темный лицом от специфического загара, светловолосый и светлоусый. При виде ксенологов он изобразил короткую улыбку вежливости и жестом пригласил садиться. А в углу, в заметно напряженной позе, на самом краешке сиденья пребывал, по всей очевидности, обещанный плоддер.
Выглядел он примечательно. Дочерна загорелое и непроницаемое для эмоций лицо, на котором контрастно выделялись серые, почти прозрачные глаза. Короткая, без претензий на право именоваться прической, стрижка, благодаря которой издали ее носитель казался бритоголовым. Куртка из черной, грубой даже на взгляд материи, небрежно расстегнутая на мощной, обтянутой тонким свитером груди. Сморщенные розовые пятна старых ожогов на шее. Широченные плечи. Руки с почти непристойно выпирающими бицепсами, настороженно умостившиеся на коленях. Черные брюки из еще более грубой материи, под которой скрывались и вовсе несуразно мощные ноги. И до боли в пятках знакомые космические ботинки, но не такие новенькие, как на Аксютине, а битые-перебитые, в царапинах и наплывах, облупившиеся на носках, будто плоддер только и знал, что пинать кого-то под весьма, должно быть, тугой зад.